Хейдер. Перечеркнутый герб Ланграссена - Страница 130

130

— Слова… — тихо прошелестел в ответ тролль, скривив морду. — Я слышу лишь, как мальчик звенит языком, прерывая разговор действительно достойных и мудрых мужей.

— Я — делаю, — оборвал гиганта Хейдер. — И пусть где-то ошибаюсь, но я иду вперед, а не стою на месте. Даже твой смутсаг признал меня, не тронув и когтем. Признал человека, имеющего право говорить и действовать. А где твои дела, подтверждающие каждое слово? Где они? — Бастард, шагнув вперед, посмотрел на скрытые во тьме окна и продолжил бросать слова вверх, где они эхом начали гулять между каменных стен: — В гранитных городах Ока отверженных я видел бойцов Утэссот. Сотни лет они готовятся вернуться домой, куют оружие и тренируют дружину. Они дали слово, и они сдержат его. Я видел это… В зеленом мареве подземелья я держал золотые монеты, чтобы оплатить свою свободу. Я дрался за это и получил награду. Я держал это золото в ладонях и сыпал его под ноги стражу подземелья. Я выжил и победил… Меркер пытался убить меня, бросив горы на голову раба. Королевские ратники и наемные убийцы полосовали меня мечами и дырявили стрелами, но я выжил… Через мрак подземелий и снежные пустоши, через болота и леса я пришел сюда. Пришел, чтобы сказать: я, лорд Хейдер, иду домой. Я иду на мои земли, чтобы стать тем, кто я есть… И хочу услышать: кто вы, скрытые во тьме? Где великий и могучий народ, сказки про который до сих пор слагают в бескрайних просторах Фарэстаттен? Кто здесь и сейчас говорит со мной, обвиняя в пустословии и насмехаясь над человеком, действительно живущим во тьме?

Сидящий у ног тролля смутсаг резко повернул голову и одним прыжком перемахнул через ближайший подоконник. Через несколько тапп на крыльцо стали выходить грациозные звери, окружавшие сгорбленного старика, который с трудом переставлял ноги. Опираясь на почерневшую от времени клюку, древний йотта медленно подошел к крыльцу, касаясь свободной рукой спин окруживших его зверей. Постояв, он аккуратно спустил одну ногу, потом другую. Так, постукивая окованным сталью посохом, старик выбрался на площадь и подошел к замершему в поклоне седому гиганту.

— Наставник, я…

— Ты слеп, как новорожденный котенок, — просипел старик. — Вместо того чтобы видеть, ты холишь чужую обиду, закрыв глаза. Не о делах прошлого надо говорить с гостями, не о покрытых пылью заброшенных городах. Надо спросить о другом…

Шаркая ногами, древний тролль медленно подошел к Хейдеру и протянул к его груди ладонь. Прошептав что-то, старик прислушался.

Мужчина ощутил, как неожиданно нагрелся медальон, спрятанный от любопытных глаз под рубахой. Слабо кольнуло в груди, но боль тут же прошла, оставив после себя лишь слабое жжение на коже и легкое покалывание в кончиках пальцев.

— Откуда у тебя это? Где ты взял фьорбаннелз?

Всхрипнув, оборотень сиплым голосом ответил за бастарда:

— Это мой дар. Я хранил его долгие годы и подарил милорду от чистого сердца. Я не знал, что это…

— Да, я вижу… Проклятие богов фьорбаннелз нельзя украсть или взять силой. Народы, давно сгинувшие во тьме, собрали окаменевшие слезы богов и превратили в украшения. Страшные украшения, способные выбирать, кто достоин носить их рядом с сердцем… Это было очень давно, когда боги еще не успели передраться на небесах и не разделились на светлых и темных… Но теперь, когда люди заполонили наши земли, ты, странный человек, носишь на себе отметку самой Комбрены. До самой смерти богиня будет присматривать за тобой, играя с дарованной тебе судьбой. Ибо ты принял фьорбаннелз и разделил его проклятие перед роком. И сколько бы тебе ни осталось, ты теперь будешь совершать подвиги и творить чудеса, потому как избран богами, а не назначен глупыми людьми…

— Я всего лишь воин, который хочет вернуть свой хегтигдем, — тихо прошептал Хейдер.

— А я всего лишь наставник домашних любимцев и лекарь для больных и увечных… Я — последний из древнего рода, вернувшийся в эти мертвые стены с остатками фотт'н йотт. Три сотни родных и близких — вот и все, что осталось после атаки проклятых люрвигов, как их называют лилла-тро… Сначала дикие звери, потом люди, а напоследок затаившиеся люрвиги… И мой народ исчез. Не прошло и трижды по тио лет, как йотт растаяли во мраке тьмы.

— Почему? — не выдержал мужчина.

— Потому что мы одни. И наша свеча на ветру гаснет.

— Тогда спроси себя, арьевьорда, зачем брести в одиночестве среди мертвых скал, когда можно опереться на плечо друга? Посмотри на меня… Пока я был один, меня изгнали из дома, продали в рабство и обрекли на смерть. Но теперь я опираюсь на поддержку друзей, доверивших мне право победить или умереть. Зачем гибнуть здесь, теряя родных и близких, когда можно позвать на помощь бывших соседей и вместе с ними снова зажечь огонь потухших очагов?

— У нас нет друзей.

— Так примите новых! Откройте сердце и скажите себе: вот пришли те, кто разделит с нами хлеб и соль, кто встанет плечом к плечу в годину беды и станет названым отцом для новорожденного. Утэссот возвращаются домой. Не успеет снег сойти и вернуться вновь, как они снова разожгут жаркий огонь в кузнях и пробудят звоном молотов древние города. И когда гномы вернутся, задай себе вопрос: стоит ли прятаться и умирать во тьме, когда можно жить рядом с добрым другом, готовым протянуть руку помощи? Подумай, арьевьорда, здесь есть о чем поразмыслить.

Старик долго стоял молча, опершись костлявой ладонью о грудь человека. Многочисленные смутсаги перестали кружить вокруг своего воспитателя и разлеглись по двору, подобно разноцветному пушистому ковру. Жалкие остатки могучего народа троллей спустились вниз, заняв тонкую балюстраду на первом этаже, окружавшую двор. Гиганты молча разглядывали странных гостей: мужчину, склонившего голову к древнему мудрецу, и полугнома-полуволка, играющего с маленькими котятами, которые облепили его с ног до головы.

130